Именем закона. Сборник № 1 - Ярослав Карпович

— Какие друзья! Какие родственники! Капитон Григорьевич одинок! — За этими наполненными горечью словами вполне угадывалась мысль о том, что единственной родной душою у Романычева была она, Агния Петровна Зеленкова.

«Ну и хорошо, ну и ладненько, — подумал майор. — Раз ты самая близкая, то и расскажешь мне про дедушку поподробнее». И спросил:

— А племянник под Вологдой?

— Племянник под Вологдой… — эхом отозвалась Зеленкова. — Да он за три года ни одной открытки не прислал. Даже не ответил на вопрос Капитона Григорьевича, можно ли погостить у него. Да Капитон Григорьевич… — Агния Петровна осеклась и пристально посмотрела на Бугаева. — О чем мы с вами говорим, товарищ? Надо же что-то делать?! Надо искать!

— Мы и стараемся, ищем.

Зеленкова развела руками. Ее красноречивый жест словно бы говорил: «Хорошо же вы стараетесь! Сидите здесь, выспрашиваете о каких-то пустяках!»

— Вы могли бы облегчить наши поиски.

— Да я готова на все! Отпрошусь сейчас с работы. И на завтра тоже. Скажите только — куда мне пойти? Где искать? — Слова Зеленковой прозвучали так непосредственно, что майор улыбнулся.

— Идти никуда не надо, Агния Петровна. От вас нужна информация. Чем больше знаешь о человеке, тем легче его искать. А мы о Романычеве не знаем ничего.

— Понимаю… В больницах, значит, его искали. К племяннику он уехать не мог. А… — она напряглась и умоляюще посмотрела на Бугаева, не решаясь задать мучавший ее вопрос.

— В моргах мы искали тоже, — помог Семен.

Женщина с облегчением вздохнула.

— Может быть, в Луге? Может быть, Капитон Григорьевич поехал в Лугу и там ему стало плохо? Надо позвонить в лужскую больницу! Он всегда приезжал из Луги больной.

— А зачем он туда ездил?

— У него в Луге дочь. Взрослая дочь…

Бугаев достал блокнот.

— Ее адрес? Зеленкова вздохнула.

— Больная дочь. Дебилка. В психбольнице. Она уже перестала отца узнавать. — Агния Петровна закрыла лицо руками и долго молчала.

Майор пожалел, что они сели в комнате без телефона. Можно было бы сразу позвонить в Лугу.

— Жена Капитона Григорьевича умерла в пятьдесят шестом, — сказала Зеленкова. — Он почти всю жизнь прожил один. А были женщины, мечтавшие выйти за него замуж. — Агния Петровна вздохнула. — Вы только не отнесите это на мой счет. У нас с Капитоном Григорьевичем особые отношения…

— У Романычева есть враги? — перебил майор Зеленкову, решив, что про особые отношения ему знать не обязательно.

— Враги? Были люди, которых он не любил. Но о таких подробностях лучше спросить самого Капитона Григорьевича.

— Агния Петровна!

— Да, да… Я все понимаю! Но какое они могут иметь отношение к Капитону Григорьевичу?

— Их фамилии Климачев и Поляков?

Зеленкова с удивлением посмотрела на майора и кивнула.

— Они встречались?

— Нет. Вернее, я не знаю. Климачев давно умер. А Поляков присылает Капитону Григорьевичу поздравительные открытки к каждому празднику. Он сердится и рвет их на мелкие кусочки.

— Вы не читали эти открытки?

— Читала. Ничего особенного. «Дорогой Капитоша, поздравляю с первомайским праздником! Желаю здоровья…» — Она пожала плечами. — «Всегда помню о тебе». Последний раз, в апреле, мне удалось перехватить открытку, и Капитоша радовался, как ребенок, что поздравления нет.

— Они когда-то дружили?

— Нет. Наверное, вместе работали. Капитон Григорьевич ничего о них не рассказывал. Я только видела, что он всегда сердился, получая открытки. Говорил: «Это плохие люди».

— Вы же сказали, что он получал открытки только от Полякова?

Зеленкова смутилась.

— Значит, о Климачеве вы знали из рассказов Капитона Григорьевича? Что он вам о нем говорил?

Она опустила голову и почти шепотом произнесла:

— Это безнравственно — рассказывать о чужой жизни.

— Ну хорошо, — согласился Бугаев. — Не будем касаться чужих секретов. Но у Капитона Григорьевича, наверное, есть добрые знакомые?

— Да, есть. Не друзья, но знакомые. Последние несколько лет он любил бывать у отца Никифора, священника из Владимирского собора. С Ланиным — это наш бывший бухгалтер, сейчас на пенсии, — он играет в шахматы. С участковым милиционером он встречается часто. Не знаю почему. Земляки? Но ведь этого же мало для духовного общения? Кстати, участковый тоже звонил мне. Справлялся о Капитоне. У Капитона Григорьевича характер непростой. Он трудно сходится с людьми. И жизнь у него была нелегкая, — продолжала Зеленкова. — Шутка ли — потерять жену. И такая дочь… Но вы не подумайте, что он мизантроп. Капитон Григорьевич добрый и славный человек. И очень деликатный.

Закончив разговор, они вернулись в приемную директора. Семен позвонил в управление, попросил срочно связаться с Лугой. Разговаривая с дежурным, он слышал, как Агния Петровна говорила кому-то по другому телефону:

— Нет, нет, милочка, сегодня вечером никак не могу с тобой встретиться. Спасибо, роднуля.

«А почему бы не предложить эту историю Борису Лежневу?» — подумал Корнилов.

Лежнев работал в литературном журнале редактором отдела очерков и публицистики. Много писал сам. Его манера излагать материал импонировала Корнилову. Борис Лежнев никогда не рубил сплеча, не торопился выносить окончательный приговор. Он видел факты и умел показать их так читателям — не плоскими и одноцветными, а объемными, переливающимися всеми цветами радуги. И плохие и хорошие люди в его очерках не были лишены достоинств и недостатков. И как ни парадоксально, хорошие становились еще привлекательнее, а к плохим не прибавлялось симпатии.

Их связывала давняя дружба. В пятидесятые годы Корнилов работал оперуполномоченным уголовного розыска в Петроградском райотделе, а Лежнев — воспитателем в общежитии ремесленного училища на Подковыровой улице.

Жизнь у Лежнева была неспокойная — не проходило дня, чтобы его воспитанники не учинили какую-нибудь «бузу» — не напились, не подрались, не украли. Шпаны в общежитии хватало, и поэтому Корнилов был там частым гостем. Иногда, возвращаясь вечером домой, он заходил к «ремесленникам», как звали тогда учеников ремесленных училищ, и без особого повода. Как сказали бы сейчас, для профилактики нарушений. А Корнилов шутил: «Хожу, чтобы меня не забывали». Его и не забывали — и побаивались и уважали.

Высокий (сто девяносто два сантиметра) сильный мужчина, улыбчивый, умеющий подойти к любому — и к старику, и к молодому забияке, и к профессионалу-домушнику, — он любил свою жесткую службу. И по молодости испытывал любопытство ко всем людям. Эта черта и сблизила его с воспитателем Лежневым, таким же любопытным к людям человеком.

Их жизненные пути то сходились, то расходились надолго. Были годы, когда они встречались очень редко, но никогда не теряли друг друга из виду. Когда Лежнев начал писать в газеты коротенькие заметки, Корнилов уже работал в уголовном розыске городского управления. Он и убедил своего приятеля попробовать силы в уголовной тематике. После первого большого судебного очерка, написанного для «Вечерки», Лежнева пригласили в штат газеты.

Корнилов отыскал в записной книжке редакционный телефон Бориса Андреевича. Порадовался, что сейчас услышит знакомый глуховатый голос. Но на звонок ответила женщина.

— Борис Андреевич здесь уже не работает.

— Вот как? Где же он теперь?

— Ушел на вольные хлеба.

— И давно?

— Месяца два, наверное…

Уход Лежнева со службы удивил Корнилова. «И ничего не сказал! — подумал полковник с досадой. А потом встревожился: — Может быть, заболел? До пенсии ему еще года три, но мало ли!»

Игорь Васильевич позвонил Лежневу домой. Ответила теща.

— Ой! — узнала она голос Корнилова. — Это вы, Игорь Васильевич?! Давно не звонили. Забыли нас.

— Ну что вы, старушка! Не забыл. — Лежнев называл свою тещу старушкой, и кое-кто из друзей постепенно последовал его примеру. Ирина Федоровна не обижалась. Она была женщиной общительной, любила поговорить, особенно с Корниловым, — уголовная хроника ее всегда интересовала. — Столько дел — жену не каждый день вижу! — пожаловался полковник.

— А наш-то освободился! — радостно сказала Ирина Федоровна. — Поцапался с начальством. Два дня ходил по квартире злющий — все маты пускал, а на третий день заявление подал. Теперь с Верой по пляжу в Репине гуляет. Давно бы так.

— Ну и дела! — озадаченно сказал Корнилов.

— Что, не ждали таких новостей? Взяли бы да и съездили к ним. Выслушали зятька, ему и полегчает.

Старуха мыслила всегда конкретно.

«А почему бы и не съездить? — подумал Корнилов. — Если у Бориса на душе смутно — ему в самый раз заняться делом».

— Они где остановились? — спросил он.

— В гостинице. Названия я, правда, не знаю, но телефон у них есть. Будете звонить? — В голосе ее проскользнула настороженность. Наверное, Ирина Федоровна решила, что, позвонив, Корнилов уже не поедет в Репино.